Она занавесила простынёй спящую дочь, чтобы предать мужа в купе с первым встречным

Пятилетняя Соня, прижимаясь к матери, всхлипывала от усталости и капризности.

— Мам, скоро? Я хочу к тёте Ире!

— Скоро, солнышко, — Елена механически гладила дочь по голове, глядя куда-то вдаль. Пятьсот километров от дома, от мужа, от провинциального мирка, который казался ей однообразным. От Алексея, доброго, надёжного, но предсказуемого. Следователя РОВД Елену Иванову уважали, но Лена устала быть послушной женой. Она купила билеты на ночной поезд к сестре, переживающей развод. Побег. Пусть на несколько дней.

В купе, кроме их полок, было занято ещё одно место. У окна сидел парень в поношенной телогрейке. Он курил, выпуская дым в форточку. Когда вошли, он выбросил бычок. Карие глаза, быстрые и оценивающие, скользнули по Елене. Улыбнулся – криво, вызывающе. Симпатичный. Опасный. Тот самый, к кому её всегда тянуло, как мотылька на огонь, и который бесил Алексея своей «бесперспективностью».

— Места вон те свободны, — сказал он, не дожидаясь просьбы. — Садитесь, места хватит.

Он легко взгромоздил их багаж на верхнюю полку, помог устроить засыпающую Соню подальше от сквозняка. Крупные руки с татуировками на пальцах. Елена почувствовала знакомый адреналин.

Поезд тронулся. Соня засопела. Тишина в купе стала напряжённой. Елена изучала его: стрижка «под ноль», шрам над бровью, взгляд – наглый и усталый.

— Далёк путь? — спросила она, чтобы разрядить молчание.

— Домой, — ответил он. — Только вот… домой с зоны. Пять лет за кражу. Не баян, а обычная кража. Отбыл.

Он сказал это без раскаяния. Елена не дрогнула. Внутри что-то ёкнуло – страх или возбуждение? Этот контраст: её мир – законы, протоколы, муж-интеллигент, и этот – грубый, пахнущий тюрьмой и свободой. Он был как глоток крепкого самогона после пресной воды.

— А вы? — спросил он, держа пачку «Донского табака». — С дочкой куда машетесь?

— К сестре. Помочь надо, — ответила Елена, избегая подробностей о работе.

— Заскучали мы тут, — сказал он. — Сейчас развеемся.

Через десять минут он вернулся с бутылкой дешёвого портвейна «777», колбасой, плиткой «Алёнки» и яблоками.

— С проводником договорился, — хрипло сообщил он. — Вагон полупустой, за отдельную благодарность обещал, что к нам больше никого не подселят. И гостинец малышке.

Он положил шоколадку рядом с Соней.

— Красивая девчонка. Как зовут?

— Соня, — ответила Елена. — Сергей, — представился он, откручивая пробку. — Садись, Лена. Выпьем за знакомство, за свободу.

Стук колёс, гул, плач дождя создавали иллюзию изоляции. Портвейн был горьким. Они пили. Сергей говорил о зоне цинично, с горьким юмором: о жестокости, борьбе за место, тоске по нормальной жизни. Елена, размягчённая вином, говорила о скуке и застое.

— Муж твой? — спросил Сергей. — Что, не помог сестре?

— Он очень занят, — ответила Елена. — Работа. Проект важный.

— Занят, — усмехнулся Сергей. — Ну и ладно. Значит, нам с тобой развлекаться.

Его нога коснулась её ноги. Елена не отодвинулась. Темнело. Соня крепко спала. Портвейн разлил по её телу тепло. Сергей придвинулся ближе. Его дыхание стало чаще.

— Лен… — прошептал он. — Давай… пока принцесса спит? Ехать ещё долго. Тоска зелёная. А ты… ты красивая. Очень.

Елена замерла. В голове мелькнул Алексей: «Береги себя и Соню, родная. Я волнуюсь». Он волнуется. А она смотрела в его горящие глаза. Стыд? Нет, азарт и жажда запретного.

Она кивнула. Сергей вскочил, сорвал простыню с верхней полки. Занавесил угол, где спала Соня.

— Чтоб ангелочек наш не испугался, — пробормотал он.

Потом повернулся к ней. Голод в его глазах стал звериным. Он не стал церемониться. Была только жадная хватка, дыхание, грубые руки. Елена отвечала. В ней проснулась тёмная сущность. Она помогала ему, отдавалась, отвечая на его страсть. Всё, что считала пошлым, казалось единственно возможным.

Он был силён и ненасытен. Она удивляла себя своей отдачей. Временами в редкие секунды передышки она ловила его торжествующий взгляд: он покорил её. Женщину в погонах. Мать. Жену. Это добавляло ему азарта, а ей – извращённого удовольствия от унижения.

Ночь слилась в череду вспышек боли, стонов, запахов и скрежета колёс. Они отрывались, чтобы перевести дух, и снова бросались друг в друга. Елена забыла про всё: сестру, долг, мужа, дочь. Существовало только это купе, он, её тело, предающее всё, что было дорого.

Под утро раздался стук в дверь купе. Проводница:

— Станция «Липецк»! Через двадцать минут! Приготовьтесь!

Они отрывались друг от друга, задыхаясь, молча и торопливо одевались. Сергей сорвал простыню с полки. Соня просыпалась. Елена дрожащими руками сунула вещи в сумку. Лицо пылало. Она боялась взглянуть на дочь.

На перроне он стоял в дверях вагона, курил. Дождь стекал по его затылку.

— Всего, — бросил он ей через плечо. — Устал.

Поезд тронулся. Он растворился в серой мути утра. Елена стояла, держа Соню за руку, и чувствовала, как тяжёлый ком стыда заползает ей в душу. Она глубоко предала Алексея. Но страшнее всего — Соню. Совершила это рядом с ней, под этой простыней. Она была плохой матерью. И это знание жгло её изнутри.

---

Узнал я не сразу. Мы сидели с Соней, рисовали.

— …а потом дядя Серёжа нам занавесочку повесил, чтобы свет не мешал, и шоколадку дал, — сказала она.

Мир остановился.

— Какой дядя Серёжа? — спросил я.

— Который в поезде с нами ехал. Он с мамой долго шептался за занавесочкой… а я спала.

Мне хватило. Я накинулся на Лену, когда она вернулась с работы. Сначала — бурное отрицание, слёзы: «Ты что, с ума сошёл?!». Потом, когда я холодно повторил слова дочери, увидел, как что-то ломается в её взгляде. Страх, истерика, а потом — озлобленная, циничная правда.

— Да! Да, был такой! — кричала она. — Сергей! Зек! Красивый, сильный, настоящий мужик! А не ты! Да, он занавесил Соню! Да, мы пили его мерзкий портвейн! Да, он был ГОЛОДНЫЙ! Пять лет без бабы! И я ему отдалась! Прямо там! Пока Соня спала в двух шагах! Мы перетрахались всеми способами, на которые ты, свой «правильный», никогда не решился бы! Потому что ты — скучный! Правильный! Предсказуемый! Задолбал своей «заботой» и «надёжностью»! Мне захотелось ГРЯЗИ! Опасности! А ты… ты ничего не можешь!

Она выкладывала каждую мерзкую подробность, с ненавистью. Этот грех сжёг её изнутри.

ДНК-тест я сделал при рождении Сони. Алексей Иванов — отец. Тогда были сомнения, навеянные её холодностью. Лене я только намекнул: «Лёш, ты что, рехнулся? Конечно, твоя! Ты же знаешь, как я устаю».

Развод был ледяным. Адом было узнать. Крики в суде, дележ мебели. Она осталась в городской квартире. Я — в старом отцовском доме в пригороде. Соня осталась с ней. ДНК подтвердила: моя кровь, моя плоть. Но после той ночи, после слов дочери, что-то в отношении к ней умерло. Тень той простыни легла между нами.

Теперь Соня приезжает ко мне на выходные. Выросла. Никогда больше не вспоминала про «дядю Серёжу». Та ночь убила не только брак, но и веру. В святость материнства. И в то, что человек, который клялся в верности, не способен на такую подлость рядом с собственным ребёнком.

Источник: Дзен-канал “Жизнь бьет по-своему”

Читайте также:

• Проводница продала моё купе другим пассажирам, сказав, что я не появлюсь
• Продавщица мясного шепнула, почему лучше не брать мясо на рынке по утрам. Теперь прихожу за ним только вечером
• Как я искал попутчика, а нарвался на содержанку - неприятная история одного круиза по Персидскому заливу

Фото: gorodkirov.ru