Я стояла с рюкзаком и не понимала, что происходит. Женщина смотрела на меня так, будто я залезла к ней в сумку.
— Нижняя полка — моя, и точка. Вы наверху, кладите вещи туда.
Я хотела поставить рюкзак под полку, где обычно хранят багаж. Но место было занято её чемоданом. Спорить не хотелось. Она говорила так уверенно, что я почувствовала себя виноватой.
Я затащила рюкзак наверх. Тяжело и неудобно, но это всего лишь сутки в плацкарте.
Билет купили в последний момент — командировка закончилась внезапно. Я оказалась на верхней полке, среди чужих запахов. Женщина внизу аккуратно расставила на столике термос, салфетки и контейнеры.
На соседней нижней полке сидел парень лет тридцати. Он слушал музыку и смотрел в окно. С самого начала он не произнёс ни слова.
Через полчаса мне стало душно. Я спустилась, чтобы размяться. Но не успела ступить на пол, как услышала:
— Вы надолго?
Я обернулась. Она сидела, сложив руки на коленях, и смотрела на меня.
— Ну... постою немного.
— Я разрешаю гостям сверху спускаться дважды в день, чтобы поесть. Но не больше пятнадцати минут. Здесь моё пространство, и я его берегу.
У меня пересохло во рту.
— Но это же общий вагон.
— Общий, конечно. Но вежливость никто не отменял. Вы купили верхнюю полку — значит, ваше место там. Я нижнюю — значит, моё. Логично?
Логики не было, но я промолчала. Поднялась наверх, чувствуя, как горят щёки. Парень на соседней полке поднял глаза и отвернулся.
К вечеру стало хуже. Я спустилась поесть. Села на край полки, достала бутерброды. Женщина сидела напротив, пила из термоса и смотрела на меня так, будто я заняла её место в театре.
— Вы знаете, некоторые специально покупают верхние билеты, а потом висят над чужой головой. Хотя в плацкарте цены одинаковые, но всё равно хитрят. Билеты в последний момент покупают. Вот и результат.
Я молча жевала. Внутри всё кипело, но слова застревали в горле. Почему я молчу? Почему не отстаиваю свои права?
Но я молчала. Привыкла. Не хотела скандала, хотя она устроила мне настоящий ад.
Пятнадцать минут прошли. Она посмотрела на часы, демонстративно. Я поднялась наверх.
Ночью я не спала. Было душно, воздух тяжёлый. Хотелось спуститься, открыть окно, но я боялась нарушить её покой.
Я злилась. На неё за этот театр. На себя за молчание. Всю жизнь так: промолчать, уступить, стерпеть. Проще же, думала я.
Но не проще.
В половине третьего она встала, шаркая ногами. Дверь тамбура хлопнула. Долго была тишина.
Когда она вернулась, я уловила запах табака. Слабый, но узнаваемый.
Утром она сидела на своей полке, листая телефон. Я спустилась, села на край и достала воду.
— Опять вы. С утра уже тут.
Я промолчала. Пила и смотрела в окно.
— Вы бы постелили нормально наверху, а то лазите туда-сюда. Надо было думать раньше.
Парень на соседней полке дёрнул плечом и замолчал.
Я поднялась наверх. Днём она снова выходила в тамбур. Ушла надолго. Когда вернулась, от неё сильно пахло табаком.
Я лежала и думала. В тамбуре нельзя курить. Это нарушение. Могут высадить, если кто-то пожалуется. Но я не видела, как она это делает. Доказательств не было.
К вечеру я решилась. Подождала, пока она встанет, и спустилась. Села на её место.
— Что вы себе позволяете? Это моя полка!
Голос сорвался. Парень на соседней полке вздрогнул и вытащил наушники.
— Я видела, как вы курите в тамбуре.
Она замерла. Лицо побелело.
— Неправда. Я не...
— Не врите. Сегодня днём и ночью тоже. Проводница спрашивала, не чувствую ли я запах. Я не ответила.
Это была ложь, но женщина не знала.
— Вы хотите на меня донести?!
Она шагнула ближе, голос дрожал.
— Нет. Я хочу, чтобы вы убрали свой чемодан и перестали решать, когда мне можно сидеть. Сделаете — я промолчу.
Она открыла рот, но ничего не сказала. Резко наклонилась, выдернула чемодан и бросила его на свою полку. Села, отвернулась к окну.
Я встала, убрала рюкзак под полку. Руки дрожали. Внутри было пусто. Как будто я сделала что-то важное и правильное.
Парень наклонился ко мне.
— Вы её видели?
— Нет.
— Я бы не смог соврать.
— Я не соврала. Просто дала ей почувствовать то, что чувствовала сама.
— Что именно?
— Беспомощность.
Он кивнул, надел наушники. Перед этим сказал:
— Она заслужила.
Я не ответила. Задумалась, заслужила ли она. Или я просто устала быть удобной?
Остаток пути она сидела у окна, отвернувшись. Не выходила, ничего не комментировала. Я спускалась, когда хотела, пила, ела, просто сидела. Делала всё, что раньше было под запретом. Но внутри не было радости.
За час до прибытия она заговорила.
— Вы думаете, вы правильно поступили?
Я подняла глаза.
— Не знаю. А вы?
— Я защищала свои границы. Купила нижнюю полку, имела право...
— Вы не имели права решать, когда мне сидеть. Это общее пространство.
— Вы меня шантажировали!
— Вы меня унижали два дня подряд. Каждый раз, когда я спускалась, вы комментировали мой билет и моё присутствие. Я ответила тем же.
Она замолчала. На лице выступили красные пятна.
— Я просто хотела спокойно доехать, без чужих над головой.
— Вы хотели власти.
Она развернулась, схватила сумку и ушла в тамбур. Дверь хлопнула.
Когда поезд приближался к станции, она вернулась. Молча стащила чемодан и собрала вещи. Я протянула ей упавший пакет. Она взяла, не глядя. Долго смотрела на меня.
— Вы такая же, как я, просто не хотите признавать.
И ушла. Вагон опустел. Парень вышел, кивнув на прощание.
Я сидела у окна и смотрела на перрон, людей, чужие жизни, которые пересекаются на сутки и расходятся. Внутри было странно. Не легче, но по-другому. Как будто что-то сломалось или срослось.
Вышла последней. Вокзал шумел: голоса, объявления, скрежет. На улице холодный ветер. Хотелось домой, в тишину, где никто не решает, когда мне сидеть.
Но внутри оставалось что-то. Вопрос. Она сказала: «Вы такая же, как я». Это засело занозой. Может, она права? Может, я такая же, просто раньше молчала.
Дома села у окна. Телефон завибрировал: «Как доехала?» Написала: «Нормально. Договорились». Ничего объяснять не стала. Посмотрела на свои руки. Вспомнила её лицо, когда она поняла, что проиграла. Свой голос — спокойный, жёсткий.
Раньше молчала. Уходила с ощущением, что хорошая, удобная. Теперь знаю: молчание не делает тебя лучше. Просто делает невидимой. И я больше не хочу быть невидимой.
Вечером достала рюкзак, расстегнула молнию. Внутри записная книжка с рабочими пометками. Открыла последнюю страницу и написала: «Сегодня я соврала. И не жалею». Закрыла, убрала.
Не знаю, стала ли лучше. Но стала честнее — с собой.
Источник: Дзен-канал “НЕчужие истории”
Читайте также:
- Как норвежцы обогревают полы без труб: повторил их технологию и теперь не мерзну даже в лютые морозы
- «Проходите, располагайтесь»: проводница пригласила в моё купе семью с детьми, хотя я выкупила все места
- Птицевод объяснил, почему он не ест домашних кур, а покупает в магазине
Фото: gorodkirov.ru
